Пошло всё нахрен. Бумер не нужен. Автомобиль не нужен. Не нужен больше автомобиль. Достаточно автобуса, паровоза, самолёта. Пешком тоже можно, здоровее будет. И на самокате можно. И накарачках, если переборщил с алкоголем.
Не поеду на машине, не сяду более в неуютный салон, сверху чёрный, снизу бежево-лимоный, неудавшийся эксперимент недодизайнеров BMW. Не возьму в руки слишком большой, слишком тугой и неприятный на ощуп руль. Не нажму на глупую круглую кнопку [Engine Start]. Не рвану на себя уродливый переключатель режима коробки, не остановлю его на [Drive]. Вообще не дотронусь до рычага.
Не поеду на бумере, отродь протестантских неоперфекционистов.
Не зажгутся вылупленные пучеглазые фары. Не взмахнёт ресницами бессмысленно яркий биксенон. Не округлятся оранжевым светом «ангельские» глазки. Не вспыхнут блёклые бесвкусные задние фонари.
Не поеду.
Не заурчит утробно дизель. Тракторные звуки не вырвутся позорным клёкотом из глушителя. Два литра цилиндров останутся без еды и сдохнут от голода, подёрнувшись маслянистой плёнкой. Шестерни заржавеют и продиффузируют друг в друга в безысходном зацеплении. Шестеро зубьев, вынужденных навечно подружиться.
Под лючком бензобака заведёт себе паутину паучок; станет ловить зазевавшихся мух. Но мухам, как и мне, не нужен бумер, их там не будет, их там не полетит. Паук тоже сдохнет от голода, мохнатые ножки его скукожатся, сорвутся к тельцу.
Пойдёт дождь, но не задвигаются по ветровому стеклу руки бескорпусных дворников. Капли по стеклу, капли по кузову, по капоту и крышке багажника… Капли отбарабанят, и из-за тучи выглянет солнце, выхватив лучами причудливые разводы мокрой пыли. Солнцу возрадовавшись, сквозь спицы литых дисков ещё быстрее потянется к небу новая зелёная трава, забивая старую, которая теперь всего лишь трухлявое сено, гнилая солома, отжившая своё, такая же ненужная, как и бумер.
Не поеду на ненужном автомобиле. Пусть триста двадцатая спокойно стоит на приколе во дворе. Пусть ржавеет. Пусть ждёт свою старость. Пусть отдыхает, не устав, пусть покоится, не наволновавшись, без восторгов дальних странствий, озорства снежных поворотов, переживаний стиральной доски грунтовых дорог.
Застыли на нулях стрелки приборов. Не крутится счётчик одометра, двадцать три тысячи километров замерли на циферблате. Таким число и останется.
Стёкла закрыты, вжавшись в уплотнитель. Двери захлопнуты наглухо. Давление в шинах в норме, уровень масла тоже. Топлива достаточно, почти полный бак. Новая машина, ни царапинки. Чистая снаружи, ни пятнышка внутри. Никому не нужная машина, что снаружи, что внутри. Пусть умрёт от старости. Пусть не едет, не движется, не работает, не дышит.
Пальцы стучат по клавишам, наигрывая неслышную одним, но понятную другим мелодию. Пост на кадабру пишется легко, а мысли гуляют в пустой голове, иногда прорываясь в окошко текстового редактора словесным поносом, шумом, флудом, дурацкой неуместной шуткой, клоуничанием, гримасами. Рядом с клавиатурой бутылка красного австралийского… пардон, чилийского сухача. Большой бокал, пятью минутами прозрачный, а теперь покрытый отпечатками пальцев и следами губ. Бокал наполовину пуст.
Петрович вновь на кадабре, как хрен во лбу. Его, то есть петровича, еще не удалили, но обещают: вот-вот. И лоб чист, и людям простор. А ведь я ненавижу кадабру. Ненавижу себя на кадабре. Терпеть не могу. Но всё равно тянет. Как наркомана — листья коки, как алкоголика — рюмка водки, как монаха — запретные книги в библиотеке, так Петровича тянет к себе кадабра и ставшие почти родными посетители этого ресурса. Тянет пошутить над кошкой AVP, съязвить в ответ Akeeperu, приколоться над машиной Timaxa, удивиться познаниям TZK, построить глазки девчонкам-кадабровчанкам, Блондинке в том числе, позанудствовать о ремнях безопасности, поворчать о пробках в Москве, в которой последний раз был лет 20 назад, покритиковать праворульки, в которых ни разу не то, что не ездил, но даже не сидел, поспорить с Шапой, мнение которого разделяю, и согласиться с Экологиарусом, с которым и так тут все согласны.
Петрович ненавидит кадабру. Его эккаунт до сих пор не удалили, и до сих пор он то и дело вводит в адресной строке «autokadabra.ru». Мизинец ударяет по изогнутой кнопке на борде справа, снова в верхнем левом углу появляется логотип, приевшийся и надоевший. Невыносимо надоевший, как дыхание, как хлеб на столе, как вот это красное вино в тёмной бутылке. Я праздную день рождения, сидя один в тёмной комнате, освещаемой тусклой настольной лампой и жидкокристаллическим самсунгом. Диджей из айтюнса тоже, скорее всего, пьёт — вино или что-нибудь похлеще, судя по какафонии ритмичных миксов…
Музыка играет, но не веселит, машина за окном просто стоит и ждёт, но не дождётся. Мне хорошо, так как я не один. Со мной мои мысли, со мной мои воспоминания, со мною — вы, мои собеседники, выраженные комментариями в ощущениях, переданные в представлении пьяной моей фантазией или редкой фотографией в профиле. Мне хорошо, потому что за окном мой бумер, не нужный больше. Хорошо, потому что не нужен. Как и кадабра не нужна, которую ненавижу.
Я никуда не поеду. Я пьян и я снова на кадабре, не нужной, но желанной. Мой тридцать четвёртый день рожденья я провожу с родными мне людьми. Спасибо, что вы здесь, что вы рядом со мной. Я благодарен вам за ваши ники и комментарии, за ваши аватары и рейтинги, за ваши слова, которые я не слышу, за ваши глаза, которых не вижу, за ваши настольные, наколенные и наладонные чудеса инженерной мысли, хвостатые и бесхвостые мыши, чёрные и белые клавиатуры, виндовсы, линуксы и прочие макоси, проводной и не очень интернет. Спасибо, что вы есть.
Автокадабра в данный момент для меня — концентрация того бесперсонального круга друзей, знакомых, приятелей и неприятелей, что живет порой в каждом из нас в виде внутреннего альтер-эго, с которым вступаем мы в дискуссию, пытаясь докопаться до истины, или не докапываться, а лишь развлечься, расслабиться, отдохнуть от собственного эго, отвлечься от реальных внешних раздражителей. Как сыр к вину, так и кадабра — к моему сиюминутному настроению; меняется дискуссия, статьи, комменты — меняется настроение; сопереживая настроению кадабры, живёт сейчас голова моя, медленно хмелея.
Не поеду.
Зачем мне бумер? Да ещё синего цвета? Место ему — на свалке. Место этому посту — в тетрадке графомана. Место мне — в постели, время спать, закрыть глаза и пропасть до утра. До следующего утра.
Я ненавижу кадабру и жду, когда же Акакиначе удалит мой эккаунт из системы. Осталось ждать совсем чуть-чуть. Осталось еще чуть-чуть вина, ибо бутылка чилийского… или нет, австралийского вина уже наполовину пуста. Красный, тёмный, густой напиток с привкусом карамели и каких-то неопределённых фруктов, средоточие истины, спутник вечеров при свечах, спасение гибнущих душ, решение безвыходных вопросов. Наполняйся бокал! — Как пел Вахтанг Кикабидзе. Желайте себе того, что сами пожелали бы другим. Я себе желаю никуда сегодня не поехать, остаться дома, допить бутылку, выключить компьютер, погасить настольную лампу, покинуть кабинет и идти готовиться ко сну. А что там готовиться? — скинуть туфли, рубашку, брюки, залезть в постель, потискать кнопки на мобильнике, установив ненавистный будильник, погасить свет и считать баранов. О! Бараны будут по-одному подходить к поилке, хлебать вино, блеять песни и, посчитанные, возвращаться в стадо. Один за другим, один за другим. Я пересчитаю их всех дважды, пока сон не сморит окончательно.
Что ж, будем спать, смотреть цветные сны. Возможно, увидим дальние страны. Возможно, рядом с нами будут красивые женщины. Возможно, будем ездить на роскошных машинах, кадиллаках, ролс-ройсах и бентли. Может быть, полетим в космос на звездолёте, или встретимся с ночным кошмарным чудовищем, вампиром, вурдалаком, упырем, или откроем врата наслаждения с прекрасной незнакомкой, блондинкой, с большими зовущими глазами, сводящей с ума грудью, взглядом, сносящим пьяную крышу… Не дано знать, но дано испробовать. Или не дано, если перебор: тогда лишь забыться, упасть во мглу и очнуться утром с болящей головой.
Было ли хорошим вино? Что в осадке — виноград или осколки повседневных проблем? Будет ли цветным и приятным сновидение? Или намешали чилийцы-австралийцы бурды, от которой оборотней не берут даже серебрянные пули и острые осиновые колышки?! Чеснок и крестное знамение…
Быть может, прочитаем по утру этот текст и решим его не публиковать. Мы, Петрович первый и последний. Шут и клоун кадабры, единый в одном единственном лице. Самомнящий недодержец ни Руси, ни других — ни местных, ни заморских земель и прочих территорий, даже собственныя рук неудержец, рук, печатающих глупости, не хозяин. Человек из синего бумера, решивший от него избавиться.
Не поеду.
Ходить пешком — естественное состояние человека. Плавать, бегать, играть в карты и отвечать на телефонные звонки — суть естественные потребности гражданина, не только недодержца… любого. Синий же бумер — мерзкая перверсия, коей недостоин член современного общества, цель и смысл жизни которого — возлюбить ближнего своего и воссоединиться с природой.
Любите ближних, кадабровцы! Блогословенны будете. Не машиной единой жив человек, и не кадаброй тоже. Оставьте хоть на миг свой изрыгающий смрад четырёхколёсный агрегат. Не нужен он вам. Идите пешком, куда вам надо, и возрадуйтесь. Нарвите полевых цветов, обнимите свои близких, скажите им доброе слово. Не транспортному своему средству, но родственной душе. И даже не только родственной, но и просто знакомым, и незнакомым тоже. Машина — бездушное чудовище из сна пьяного петровича. Нежить, порождённая умом безвестного инженера, вдохновлённого Люцифером. Зачем она честному человеку? Что есть она, как не сосредоточие дьявольского соблазна, сверкающего благородными камнями, поставленными на службу Врагу рода человеческого? Откажитесь от машин, механизмов, автоматов… откажитесь от сверкающих камней — и счастливы будете!
Не машина, но человек. Не рок или попса в наушниках, но милые слова любящего человека!
Вино закончилось, пора спать. С днём рождения, Петрович!
До свидания, Кадабра!