... Внимательные лица заглядывающих в глаза Гаишников… настойчивые вопросы… Чего они пристают, все ведь в порядке.
- Трезвый я, командир, трезвый, я вообще почти не пью…
- ... Нет, никто не ослепил, никто не подрезал, никто не вытеснил, это я сам…
- ... Да говорю вам, что сам! Я в полном сознании сейчас, все помню четко: отключился от переутомления примерно около трех часов ночи, сам виноват…
Высматривающий подтверждение моего сознания в моих глазах сотрудник ГАИ разогнулся и удивленно выдал:
- Первый раз слышу, чтобы после аварии водитель заявлял, что он сам виноват.



... Лежу совсем без одежды на каталке в приемном отделении областной травматологии. Молодой врач чуть наклонившись спрашивает:
- У Вас деньги есть?
- При себе нету! – не удерживаюсь от идиотского желания пошутить. – Но достану сколько надо без задержек, работайте без сомнений, по полной программе.

В палате реанимационного отделения вокруг меня закрутилась карусель сосредоточенных лиц и аккуратных рук. Слева снизу слышу веселое журчание.
- Старый добрый метод применяете, доктор? – легкая эйфория не дает сообразить, что крови жалко, но мозги работают правильно.
- Для Вас сейчас это самое срочное и надежное средство.
В правую руку одновременно вливается прозрачная жидкость. Три пары симпатичных женских глаз над повязками следят за зрачками, пульсом и, кажется, за давлением. Мне приятнее сосредоточится на первой – ишь, как смотрит, мороз по коже, если представить, что вокруг не больница…

Рентген делали тоже на каталке, подсунув, как я понимаю, кассету под спину. Попозже, закончив кровопускание, перевалили на высокую стационарную койку, преодолевая мое настойчивое желание перелезть на нее самому.
- Подтяните колени к груди и максимально согнитесь, пожалуйста.
- Пусть делают, что хотят, - мелькает мысль, - я уже достаточно много над собой поиздевался, пусть теперь они морочат голову. Соображаю, что происходит страшноватая процедура под названием «пункция спинного мозга», о которой теоретически имею представление. Не удерживаюсь от того, чтобы прислушаться к событиям за спиной. Никаких неприятных ощущений. Короткие реплики: «Хватит уже?», «Нет, еще берите, надо убедиться, что крови точно нет».
- Ну и как, нет?
- Все нормально, не шевелитесь.

Очень хочется спать, приятное расслабление и неподвижность, и шум теперь не мешает. Проснувшись, вижу около себя высокий штатив с бутылкой прозрачной жидкости, подключенной к вене правой руки. Периодически всплывающие пузырьки ритмично понижают уровень жидкости в бутылке. Блин! Уровень уже почти на выходе их дурацкой бутылки! Палата вся в кафеле, койка одна, рядом никого. Ёклмн! Так же можно и помереть без присмотра! Как-то неприятно наблюдать продвижение мениска по трубке, ей-богу!
- Эй, кто тут есть?! - соображаю, что это, блин, не крик. Надо что-то делать.
Послав на хрен ощущения, медленно сползаю с высокой кровати и опираясь на штатив с пустеющей банкой, переставляя его за собой, как костыль или, что более похоже, как странный царский посох, ковыляю к двери.
- Эй, есть тут кто-нибудь?! - обращаюсь в коридор, со звяканьем переставляя за порог палаты свой оригинальный посох.
- Ну, ничего себе! Что это еще за явление? – дежурная в халате торопится ко мне и помогает вернуться на место, приговаривая, что ничего страшного не было бы, давление крови не пустило бы воздух в вену.
- Хочется верить, – думаю, но спорить не хочется. Спать…

Везут на томограф, который в другом здании. Лежу на каталке, накрытый одеялом. На улице мелкий дождик. Выезжая на пешеходную дорожку, сестра накидывает мне одеяло на голову, пояснив, что из-за дождя. Мне лезут в голову веселые мысли о том, что так возят трупы. Мысли действительно веселые и мне хочется пошутить. Слышу как затихают разговоры людей, мимо которых мы едем – ни дать ни взять – в морг. Примерившись, когда по моим расчетам затихло и задумалось о бренности наибольшее количество пропускающих каталку пешеходов, рявкаю:
- Откройте меня!!!
Реакция окружения меня очень позабавила! Но желание поразвлекаться не прошло.
Заезжаем в предбанник томографа, возитель заходит в кабинет к врачу, плотно закрыв за собой дверь и оставив меня в обществе очереди, состоящей из трех человек среднего возраста, сидящих на лавке. Мы молча смотрим друг на друга. Я – лежа без движения, они грустно и с сочувствием. Изнутри щекочется мыслишка,
- Кто крайний?
… Пауза.
- Он еще шутит… - неуверенно произносит один из сидящих, пока другие подыскивают нормальный ответ на мой вопрос. Я смеюсь и въезжаю в кабинет без очереди. Заезд в трубу томографа выглядит весьма торжественно.
- Блин, сейчас в мозги заглянут, надо подумать о чем-то пристойном. Вдруг мои шуточки расценят как признак съезда крыши, а я заранее протестую против таких выводов, ребята!

... Через две недели наблюдения в нейрохирургическом отделении стационара его заведующий по имени Тарас доверительно негромко сказал мне:
- В принципе, Вы практически здоровы. Можете еще недельку-вторую полежать, если хотите, но можно и дома. Хочу сказать, что Вам крупно повезло. При таких ударах обычно от сердца отрываются наполненные кровью сосуды, а в капиллярах мозга образуются тромбы с очень неприятными последствиями, если даже сердце выдержало. У Вас сердце, видимо, очень крепкое. В механическом смысле, - добавил он, - в мозге чисто.
- Лишь бы не пусто, - подумал и, поблагодарив врача, умелся из надоевшей больницы.

Несложно догадаться, работоспособность какого органа осталась непроверенной врачами.
- Это упущение надо немедленно восстановить, - думал я, добираясь домой, радуясь свежему воздуху и разноцветной осенней листве. Подружка достаточно весело ответила на звонок и не менее бодро прикатила на рандеву,.. подробности опускаю как джентльмен.

… Когда молодая мадам в состоянии невменяемости обхватила меня руками изо всех сил, я вдруг вспомнил, что меня предупреждали о трещине в грудной кости. Но было поздно! Мои попытки вырваться или как-то ослабить эту хватку и дикую боль были обречены на неудачу. Мадам, видимо, воспринимала мои писки и слабое сопротивление как аналогичное удовольствие, а скорее всего – ничего не воспринимала. И тут мне стало еще и смешно от представления ситуации со стороны. Так и переждал бурную сцену, борясь между сильнейшей болью, не дающей возможности сказать ни слова, и смехом внутри от юмора ситуации, думая, что теперь точно не выживу. Выжил.

... А моя машина тогда, осенью 1998 года, умерла, сохранив жизнь мне.